Мы выпили по рюмке. Я привезла варенье и чай, и икону, ее передали мои родители. И мы с Владимиром Васильевичем определяли ей место -- на книжных полках. Он показывал мне журналы, в которых были интервью с ним. И книги, в которых его благодарили. На шкафу и рядом (на стене) висели фотографии друзей Герасимова, уже ушедших из жизни. И он как-то тихо, без пафоса -- само собой, сказал: "Все ушли. Скоро и мне пора загибаться". Я его, осторожно так, обняла. Но все уже было сказано. И не нами.
И мы опять пошли к столу -- и за столом было весело... Никогда не забуду, горжусь зачем-то очень, что я была тем человеком, которому Владимир Васильевич, не говоривший на бумаге (см. "Заповедник" Довлатова), написал два письма. Редко чем так горжусь, честное слово. Я их даже в ЖЖ разместила.
Надо найти в домашнем архиве фотографии. Найду.
До встречи, Владимир Васильевич. Как-то так.
