Наследники Гудибраса
Наследники Гудибраса
В декабре в поселке городского типа, возникшем еще в самом начале советской власти и названном Василиадском, в честь местного героя-большевика Василиадиса, грека по отцу и по матери, произошла престранная история. Увы, мы обязаны сразу предупредить нашего читателя, история эта ничем не кончилась: ни плохим не кончилась, ни хорошим.
Она не кончилась и чем-то средним: чем-то таким, что мы затрудняемся описать, но только прибавим, что это среднее, возможно, имеет нечто общее с физиономией человека, потерявшего надежду на возвращение былого достоинства.
Началась она с того, что представитель чужеземного народа, безбородый дворник Генка, тоскливо заметил своей жене, безмерно опечаленной пятой беременностью:
– Снега нет.
Жена кивнула, посмотрела на небо и сказала:
– Ай, Генка, у меня больная нога.
Генка не возражал:
– Больная… ты вся, умом не живешь.
Жена сказала:
– Провались ты сейчас, папаша многодетный.
Тут выглянуло солнце. Василиадск, опекаемый светом, преобразился. Люди и улицы будто ожили.
Гонцом неловким побежала со двора жена водителя Посихонина, тучная дама по прозвищу Мамка Свистуниха. Ничего обидного в этом прозвище нет. Дадено оно жене печального Посихонина за доброту и чрезмерную разговорчивость.
Она бежала в магазин, чтобы сообщить своей подруге – продавщице конфет и одиноких пряников, что сын ее, разведчик Степка, нашел себе в Москве жену, и вот сейчас он везет ее в Василиадск — для знакомства с родителями. А подарков-то накупил, вино приобрел элитное, верблюжий сдюжил плед и что-то говорил про оливковое масло.
Тем временем задули попутные ветры, и день следующий наскочил на жителей Василиадска с таким очумелым напором, какой могут произвести только морские разбойники, внезапно напавшие на тихий остров.
Утром разведчик Степка, сын водителя Посихонина и жены его, домохозяйки неугомонной, шел по главной улице Василиадска, носящей имя подпольщика Реписухина, издателя листовок «Братья, на шкуре нашей сидит кровосос!».
Шел он один и был задумчив. Шептались, глядя в окна, жители поселка: «Невидимая, слышь, баба у разведчика Степки, как ему и надо». Кто-то даже хихикал, забыв о том, что богиня приходит к каждому смертному, спускается в целительный сон. Так не всякий богиню потянет, многие смертные от такого явления стремительно пугаются, заливая огонь вином. Не опознают, выходит, такие подарки судьбы.
Кому как надо, а мы посторожим…
Красиво, не шибко стесняясь, шел разведчик Степка. Ему скоро надлежало отплыть в ту страну, где он будет совсем иным человеком. Беспечная радость детства чирикала в пейзажах знакомого ему Василиадска.
Вот одноклассник Кокошин узнает Степку, радуясь сдержанно:
– Степан, ты только намекни: мы бросили там якоря?
Шаткая от старости учительница начальных классов обнимает отличника Степана, уже почти дошедшего до двора своего детства:
– Приводи свою жену к моей невестке в гости, Степа. Невестка, брюнетка, готовит монгольский соус, вчера купила самоучитель французского. Сын Нефедова украл у иностранца губную гармошку. Ты помнишь идиота Нефедова? К нам приезжали иностранцы… искали в болоте какую-то особенную лягушку. Нет им здесь добычи. Только Сереброва Надя была особенной, да? Царевна… укрылась в вечных мирах. Степа, ты наступай на врагов… так наступай, сынок, чтобы они ударились в бегство.
Степа кивает, обнимает учительницу, и даже целует ее в старую вязаную шапку. Ему все мило здесь, так как он теперь – не здешний.
В квартире родителей пахнет жареной курицей. Стол накрыт торжественно.
Отец в чистой рубашке, мать смотрит в окно:
– Идет!
Обнимаются. Все довез Степа, сын водителя и домохозяйки: вино приобрел элитное, верблюжий сдюжил плед, масло оливковое – две бутылки, самого первого отжима. Только жену не привез.
Сели за стол. Выпили по первой. Отец молчит. Мать смотрит и жалеет:
– Надька Сереброва тебе была не хороша… а эта, значит, хороша. Москвичка. Брезгует деревенским нашим наследством.
– Мы – люди простые, – изрек, не глядя на сына, водитель Посихонин.
– Зачем в соплях храм городить? Какие мы простые? – возмутилась Мамка Свистуниха.
– Чего? – спросил отца Степка.
– Да… так это, – смутился Посихонин-старший. – Мать, что ли, не знаешь? Нервы у нее. Вбила себе в голову какие-то немыслимые вещи. Ты, Степа, как живешь, так и живи, а мы – наследуем Гудибрасу, как Бладуд, основатель города Каербадум.
Выпили отец и Степка еще по одной. Мать метнулась на кухню. И оттуда кричит:
– Сокращенно этот город называется Бад, и в нем бани с бассейном, и соляные кабинеты, существующие, едрить вашу за ногу, для поддержки неугасимой дыхательной жизни.
Водитель Посихонин застенчиво улыбнулся:
– Мать всегда у нас впереди всех, а у меня в Болгарии такая богиня была, спортсменка. В песках мы с ней смеялись, это я во сне только помню. Умелая дама, без слез жила – все в удовольствие ей: я уезжал, сувениры купила – мешок коробочек всяких: с черепахами, с медузами, с морскими коньками, крем вишневый для рук… говорит, жене отвезешь, а? Такие бывают у моря почетные экземпляры… а что теперь?
Разведчик Степка притих. О сокровенном говорит папаша, но не о том говорит… не то…
И решил Степка-разведчик, что уйдет он таким, каким его здесь, в доме родительском, не ждали. Уйдет без объяснений. Тихо.
Мать жалко. Еще раз он ее обнимет, без почета к памяти короля Лира. Не зря же разведчик ехал в поселок Василиадск. Не в Каербадум, едрить вашу за ногу, он ехал.
Мать, вынося к столу жареную курицу, спросила:
– Степка где? Покурить вышел?
Водитель Посихонин спросил в ответ:
– Ты чего разносишь по всему поселку, что сын у тебя – разведчик? Что женился сынок в Москве на какой-то изумительной даме, любимой дочери лягушачьего дипломата. Зачем, старая, чудеса для болота плетешь?
– Ты мне брось, болгарский изменник. Кто же он? Если молчит? Коряга, что ли? – защищалась Мамка Свистуниха.
Они смотрели друг на друга, и не могли насмотреться.
– Нам, мать, пора, – решил водитель Посихонин.
– Мне страшно от любви низкой, – сказала Мамка Свистуниха.
Муж ее был непреклонен:
– Пора отчаливать. Нечего больше раздавать. Тебя любили за щедроты твои. Как выдохлась, так лодка одинокая – вся твоя. Поет страшная тетя о нищем сыне, о нерожденной дочери.
Мамка Свистуниха спросила:
– Дочь живет в Кариции?
– Нигде нашего адреса нет, закрываем источник, – решил водитель Посихонин.
Они исчезли, эти трое. В бесснежном испарились декабре.
Потомки и последователи Василиадиса и Реписухина искали их тщетно. Кто-то даже утверждал, что видел, как Степка-разведчик, подогнав к двухэтажному дому с волшебными эркерами черный внедорожник, загрузил в эту вечную машину родителей и четыре сумки всякого хрустального барахла.
Отчалили Посихонины, с заездом на кладбище, с визитом к могиле осевшей, в которой царевна здешняя, Сереброва Надя, уже никак не определялась. Степка-разведчик, приникнув к любви неутешной вечной, прямо оттуда, с василиадского кладбища нищего, унесся сам и родителей унес.
Такая история. Ничего в итоге определенного. Известно что? Опустела квартира водителя Посихонина. Дверь прикрыта, но не заперта. На столе праздничном и чистом лежит книга странная– «История бриттов» Гальфрида Монмутского.
Читателей ее – смутой вековой смыло. Записка, говорят, на могиле Нади Серебровой осталась. Непонятная. Ее дворник, инородец Генка, вслух прочитал: «Юноши поделили между собой остров».
