Вчера перед сном прочитала один из любимых коротких рассказов – «Мой дядя самых честных правил…» Искандера. Вспомнила, что познакомил меня с этим рассказом мой старинный приятель. (Приятель, нет у меня почти никакой надежды, что ты читаешь мой ЖЖ. Но если вдруг ты его читаешь, знай: я помню о моем долге и хочу его вернуть. Главное, могу.)
Мне так нравится «Мой дядя…» Искандера, что я берегу его на тот случай, когда слов нет. Рассказ – мосток, один из тех гибких мостков, которые я, время от времени, перекидываю между и над. Я смеюсь и курлыкаю душой, читая про сумасшедшего дядю, влюбленного в глупую рыжую портниху.
Из другого рассказа Искандера, из «Запретного плода»: «Вообще, взрослея, замечаешь, как вокруг тебя дяди и тети постепенно понижаются в должностях».
Вечером в зоомагазине наблюдала, как два белобрысых мальчика пришли с надеждой:
– У нас есть два хомяка, один рыжий, а другой такой, как вот на этой банке.
– Черный? – уточнила продавщица зоомагазина.
– Да.
– А ветзаключение есть?
– Нет. Нам сказали сегодня придти.
– Подождите, я спрошу, – сказала продавщица и ушла далеко, в служебное помещение.
Пока ее не было, белобрысые мальчики не теряли надежды. Один смотрел на морскую свинку, замершую в опилках. Другой просто ждал. Вольер с морской свинкой ярко освещен. Блестит черной бусиной недоверчивый свинкин глаз. Я мечтала, чтобы им разрешили принести хомяков. Чтобы хомяков сразу же кто-нибудь купил. Рыжего и черного. На что мальчики потратят деньги? Не знаю, на что. Не знаю.
Из подсобки вернулась продавщица. Надежда рухнула. Мечта не сбылась:
– Сейчас не надо. Через месяц приносите.
Ну правильно. Через месяц Дед Мороз расщедрится, одарит всех детей. Будут среди подарков и деньги – на осуществление самых несбыточных желаний. Дети повлекут своих родителей в зоомагазин, к волнистым попугаям, к рыбкам и к хомякам. А пока… я ушла из зоомагазина.
Утром бежала на работу. Хорошо на Большой Дмитровке – слегка морозно. У входа в библиотеку заметила человека в светлой дубленке. Мы внимательно друг на друга посмотрели. Видимо, человек в дубленке решил, что риск – благородное дело. Всегда. Он сказал, промямлил быстро:
– Опоздание на три минуты.
– Мы знакомы? – спросила я.
– Общественный наблюдатель, – сказал он и, видимо, тут же пожалел, что так вышло.
Я сказала:
– Вот и хорошо, я тоже.
Человек в дубленке отвернулся. Ему вдруг почему-то стало неловко. И он ушел.
Ага, так это же он – приезжий наблюдатель, помешанный на собственном желании во всем участвовать и за всем наблюдать (активно!). Он пишет письма во все возможные инстанции, жалуясь на сотрудников госучреждений, он участвует в митингах (за тех, а потом за этих), он не знает, как еще прожить. Поэтому он изо всех последних сил симулирует совпадение с инструкцией, с документом. Он не безумен, нет. Он просто слишком настойчив. Дядя в рассказе Искандера, возбуждаясь от обиды, кричит племяннику: «Удушу мать!». Иногда и такие слова подходят к обстановке, ничего не поделаешь. Их даже необязательно произносить вслух. Между прочим, наблюдатель-активист две минуты мне скостил: не на три я опаздывала, а на пять.
В «Моем дяде…» нет точности. Самое точное в нем – иллюзия «ясности ума». Она, эта ясность, пришла к дяде на мгновение – перед смертью: «будто судьба на мгновение решила ему показать, каково быть в здравом рассудке». Но и пришедшая ясность, скорее всего, преувеличение дядиной сестры – «она любила, чтобы все было красиво».
Прочитав рассказ Искандера, я вспомнила о Свидригайлове (недавно перечитала «Преступление и наказание»).
Вспомнила о густом тумане над городом, в котором Свидригайлов, перед тем как застрелиться – «поехать, дескать, в Америку», «в чужие краи», встретил Ахиллеса, «небольшого человечка» в медной ахиллесовской каске. Совершенно неправдоподобная встреча, но оттого в нее и веришь. Наверное, в какой-нибудь диссертации на тему «Достоевский и Диккенс» Ахиллеса давно уже свозили в Англию и вывезли, через незавершимый диалог, обратно. Туманы, обозначив в карнавале своих героев, породнились.
Кстати, про Америку. Меня одолели мошенники. Они хотели, чтобы я поиграла в лотерею «Зеленая карта». Я сама виновата. Видимо, бродя от бессонницы по интернету, где-то «наследила». Сначала мне настырно присылали приглашение пройти регистрацию и стать таки участником. А на прошлой неделе – позвонили на мобильный. Женский голос уэкал и гэкал, в нем сквозили повелительные нотки:
–Вы еще не заполнили анкету?
Я:
– Нет. И не буду.
Голос:
– А почему?
Я:
– Такого решения я не приняла, поэтому не заполнила. Видите, повода для разговора у нас с вами нет.
Голос обиделся – запел:
– Вы что думаете, Америка вас приглашает? Вы что думаете, она вас зовет?
Я:
– Ни в коем случае.
В трубке треснуло, связь прервалась.
Нет, не зовет меня Америка. И я ее не зову. Хотя люблю американскую литературу. Буквально с детства и, увы, в переводах.
Сотрудница, которой я рассказала про американский разговор, сказала не шутя:
– Моей золовке Финляндия нравится. Финны – народ открытый.
