Трилистник, пустые тайны слов
Сегодня был какой-то странный день. До утра почти, под тремя одеялами и одним широким шарфом, я не спала: очередная сточная беда сгустилась в нашем подмосковном трехэтажном доме. Утром, нырнув в ванную, я держалась за судьбу И. Ф. Анненского, не слишком успешную — с точки зрения элементарного дожития. Держалась с матерком. И нос мой в ванной комнате не дышал.
Предчувствуя, что день будет сложен из сопротивления сверхреализму, я берегла в себе зимний воздух. Он, как всегда, странно нов. К новому дню, чего там, испытываю ту еще нежность...
На станции Электрозаводская, между входом в метро и магазинами, я остановилась. Под снегом лег цветущий клевер. Всматриваюсь — нежно все в природе, даже захват цветения морозным обыкновением. Слезы и снег.
Клевер — это что-то тонкое в твоем назначении. Да, стихи наворачиваются: и снегов не помню я мертвей... о, дайте вечность мне, — и вечность я отдам за равнодушие к обидам и годам.
Так, в мире поэтическом, Анненский уворачивался от равнодушия, так в моем мире, крепком и разбитом, выживают семейные — душевные потрошки.
Потом была работа. И совещание рабочее. С разбегом почему-то на восточные, алмаатинские традиции: тише едешь — дальше будешь. Учитесь, мол, не требовать, а исполнять.
Хорошо живет российская наука, скажу я вам, все шибче она о себе заявляет. Слышу и вижу адресованное мне послание: «Вы когда нас покинете?» Денег нет, проектов нет... всякий может взять библиографический руль.
Всякий может? Возьмите. Прошу вас.
( Collapse )
