m_v_dmitrieva

Между мечтами о заработках на Севере (спокойно, близкие мои) и отдыхе на Юге я, варя картошку (к ней будут жареный лук, грибы и укроп) и доедая остатки хумуса, думаю о тех, кто умеет искать и сохранять. То сохранять, на что спрос будет не сейчас, а потом. Завтра получу посылку с материалами по моей теме -- отправлю ответную. Мне говорят: тема у тебя одна и та же. Да, одна и та же -- текст в пространстве, приключения текста. А вы на другие темы старайтесь. Чего попросту глазами моргать. Если вам что-то все еще интересно, вперед. Если нет, не надо трястись над движением... остановить его нельзя, можно только в нем участвовать. Но -- без замашек злого медбрата, вышедшего из похмелья не слишком удачно, с вопросом в переносице: кого бы сокрушить? Кого бы подавить, как ту английскую свинку... кого бы передразнить и стать кому-то "врагом заклятым". Вот глупости.
Мечты, как известно, тяготеют к реальности. Хорошо, что так, обнажаясь, группируется всё: нечаянное с ожидаемым. Неправдоподобно группируется.
Не знала, что у Модильяни был сын. Всю жизнь трудился скромным священником. В интернете есть фотография. Не похож.
С праздником Богоявления! Дух премудрости и разума -- с нами, как обычно, и ради нас.

У меня в молодости бывали, выдуманные мной, знаковые встречи. Например, встреча с умной женщиной. Я ее выдумала после потрясения -- после испытания чужой судьбой. Чтобы не рехнуться, как я теперь понимаю. Я прочитала в каком-то журнале про Шпаликова, про его жизнь... текст про Шпаликова бы написан в скромной манере, деликатный вышел текст, и короткий, но между строк всё вставало так густо, что я заметалась: Господи, как же так? Зачем? И никто не держит... сплошное удаление. А дочь? А ты сам? И никого... Надо тут уточнить, я в молодости была старушкой (слава, может быть, Богу): увлекалась философией и "Писцом Бартлби", очень. С реальностью соотносилась редко... наслаждалась свободой, понимая -- из тех же книг, что однажды придется жить.
Я выдумала умную женщину, поселив ее в какие-то, скорее всего, американские (западные) будни. Выдумав эту женщину, я пришла к ней, чтобы на нее посмотреть. А она курит и пьет, но не пьяная, так как ей незачем раньше времени выходить из себя: она живет себе тихо, неспешно и задумчиво. Добрая в сущности тетя. Живет у моря. И у леса. Где-то там. Она мне говорит:
-- Все хотят быть порядочными, но никто не может.
Я отвечаю ей -- вопросом молодости:
-- Ну и что?
-- А то, -- говорит тетя, прислушиваясь к сигарете, -- желательно этого неравенства как бы не замечать. Понятно?
Киваю, но вижу: умная женщина могла бы напудриться, ожидая гостей (меня, например). Она, увы, не напудрилась, но и не опустилась.
Я ее запомнила, хотя она, наверное, никогда не существовала.

Смертию смерть поправ...
С праздником!
Сегодня -- день писем, отдачи эпистолярных долгов. Буду всем отвечать.

На Выхино, утром, встретила незнакомую мне Тамару -- женщину с золотыми зубами. Мне почему-то показалось, что золотые зубы Тамары чем-то замазаны, для конспирации. Точнее, для гармонии: чтобы образ Тамары был весь един и сам себе не противоречил. Все в Тамаре говорит о бедной старости: берет, поседевший вместе с волосами, дешевый плащ из 90-х (китайский -- с большими карманами), сумка на колесах, пустая и квадратная. Я остановилась, чтобы покурить и посмотреть на голубей (рядом со станцией кто-то много лет держит голубятню: белые птицы не летают над нашими путями, а являются, как чудо чистоты, прошу прощения за высокий налет, иначе не определишь). А Тамара ко мне подошла и говорит:
-- Простите, я -- приезжая. А где вы купили такие ботинки?
Я отвечаю, где.
Тамара смотрит заинтересованно:
-- Подождите, я сейчас запишу.
И достает из кармана плаща тетрадку и ручку.
-- Как называется этот магазин? Тысяч пять? Не больше? -- засыпает меня вопросами Тамара.
Я киваю:
-- Не больше.
-- Хорошие ботинки. Я давно такие ищу, -- признается Тамара и снова спрашивает:
-- А пальто вы где купили? Хорошее пальто. Тоже там? В том же магазине? В тысяч пятнадцать я уложусь?
Я снова киваю. Кажется, может, Тамаре, что она побывала в моем благосостоянии, увеличив его раз в сто. Может, и не кажется ей ничего -- только видится. Еда, например. Или просто деньги (на что-нибудь). Я ищу деньги в кошельке. Они там есть. Но как дать, чтобы не нарушить спектакль с такой немыслимой главной ролью? Как не выпасть из него? Думать не надо в таком случае: это меня жизнь научила. В таком случае надо просто совпасть с драматургией, не заносясь выше голубей. Протягиваю Тамаре деньги. Она снова спрашивает:
-- Это вы мне зачем?
-- С праздником вас. Вчера был, -- нашлась я.
-- Благовещение, -- вспоминает Тамара. Благодарит и спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю и спрашиваю в ответ, как ее имя.
-- Тамара, -- говорит Тамара.
Она желает мне здоровья и счастья, и всего самого хорошего: "дай вам Бог". Я -- желаю ей в ответ. И мы расходимся. Уходя, я оборачиваюсь, чтобы помахать Тамаре рукой, вижу руку Тамары, выводящую в воздухе легкий крест.
Такие дела...
Приехала домой. Слушаю Локателли, Скрипка -- Давид Ойстрах. Всем, кто думает обо мне, спасибо. Все слышится и читается, но как сделается... только Бог знает. Это я серьезно.

Папа прислал фотографию: на ней митрополит Симбирский и Новоспасский Анастасий в храме Богоявления в Прислонихе. Отец Владимир рассказывает о храме.

Родители прислали фотографию (ссылка на автора снимка -- на фото). Отец Владимир, прихожане у храма Богоявления в Прислонихе.

Утром отправила посылку друзьям. Потом -- в Химки, по делам булгаковским. Снова подшивки, но уже доборы, уточнения. Какое счастье, ей богу, что скребу по газетному дну лапками. Квартира опять вопиет: надо делать уборку. Займусь завтра уборкой, совестясь тревожно, что быт мой таков. Несуразный быт, простите за кокетство (как бы). Дальше -- снова Михаил Афанасьевич. Допишу текст, обещанный Э. А. Надо складывать еще один текст -- про "Дни Турбиных" в Ашхабаде, и быстро.
В Твери вышел сборник, посвященный памяти Т. Ищук-Фадеевой. На следующей неделе заберу его из РГГУ. В сборнике -- мой текст тоже: Каганский, снова он. Усердствую по мере сил, но понимаю, это не конец еще. Не середина даже. Это только начало.
Сыну звонили из военкомата. Хотели вручить повестку. Но отсрочка еще не кончилась, учится мальчик. Подождем с призывом до осени, надеюсь.

Работала в Химках. Приехав, поговорила с родителями и посмотрела фильм Павликовского "Ида". И я, будь я в жюри, дала бы ему премию. Жуткий лживый отрезок, не выпрыгнув, не перешагнуть. Не надо такой идеологии больше: бессмысленной, плотной -- она наново перешивает людей. А жизнь и без этих идеологических трясок, пустых и зверских, скупа на смыслы. Достаточно уже всем. И стилистика "Иды" точна: как бы притча, но на чем же держится визуальный -- скульптурный образ Христа? На чем? Но держится. Но не он. Держится -- Бог.
Вовка был с девушкой в театре. Привез сумку с тиражом. Помимо тиража -- варенье, пюре яблочное и рыжики любимые мои, маминого изготовления.